С первого дня до последнего!
«У меня внук однажды спрашивает: «Дед, ты на фронте был?» Я говорю: «Ну, как же, был». «А чего тебя не убило?» Ну, как мне ему ответить? Я говорю: «Знаешь что, потому что я был смелым, а смелого пуля боится и штык не берет».
Иван Лаврентьевич Ходунков, ветеран Великой Отечественной войны
Я, Ходунков Иван Лаврентьевич, родился 1 ноября 1922 года в д. Жули Краснинекого района Смоленской области в семье крестьянина среднего достатка. В семье было пятеро человек: отец, мать и трое детей — я и две сестры.
Помню в детстве красоту окрестную, зимнюю, сказочную. У всех в домах топились печки, из труб валил сизый дымок и уходил в голубое, бездонное небо. У нашей печки всегда хлопотала мама: невысокого роста, худенькая, но такая сильная волей… Нас — троих детей, нелегко было кормить. Мама пекла блины. Они мне на всю жизнь запомнились: пышные, румяные. Напечет целую гору, а мы сядем за стол — и за один миг блинов как не бывало. Вкусно!
Детьми гуляли на улице до вечера, катались с горки. Домой приходили как снеговики — румяные, веселые. Морозный свежий воздух врывался в дом — будто не хотел нас отпускать. Мама кормила всех ужином, расстилала постель на полу. Кровать в то время была одна… И мы сладко засыпали. Нас согревали отчий дом и мамино тепло. Прошло много времени, как нет мамы, но в сердце она всегда со мной…
Мать умерла в 1930 году. Через год отец женился, и у нас появилась вторая мать, Домна Ануфриевна. Она нас, детей, очень жалела, не меньше, чем родная мать. Мы ей очень благодарны,
В 1930 году я пошел в школу, которая находилась в трех километрах от дома. Окончил семь классов с отличием.
В эти годы началась коллективизация, которая проводилась больше по принуждению, чем добровольно, внося смятение в души крестьян. Мой отец сдал в колхоз две коровы и лошадь. В это время каждый школьник должен был заработать не менее ста трудодней во время летних каникул. В противном случае учеников просто не пускали в класс.
Делать приходилось все: грести и стоговать сено, брать вручную лен, возить навоз. Мы возили сено на лошадях за 30 км в д. Гусино и сдавали его государству. Работали на колхозных полях с раннего утра и до позднего вечера. Хотя порой было холодно и голодно и трудно было выполнять непосильную работу, но это было незабываемое и по-своему счастливое время.
После окончания школы, я уехал в Смоленск, учился там три года и закончил десять классов (по тем временам это отличное образование). Учился я в 25-ой средней школе им. Горького. Жил на квартире у родной тети, у которой была своя семья из пяти человек. Комната была маленькая, даже уроки делать было негде. Почти каждую неделю в воскресенье я ходил домой за тридцать километров.
В августе 1940 года я был призван в армию, в пограничные войска в г. Львов, где и принял военную присягу. Затем был направлен на границу, где охранял Родину на реке Южный Буг в районе города Перемышль.
Здесь и застала меня война, Воевал я с первого ее дня и до последнего…
В субботу 21 июня 1941 года гитлеровцы сосредоточили в Зарубежье до 40 танков, более батальона пехоты с артиллерией и минометами.
На рассвете 22 июня 1941 года немецкие захватчики открыли мощный артиллерийский и минометный огонь по заставе. Одновременно пехота, артиллерия и танки гитлеровцев начали переправу через реку Буг.
Заставу подняли по тревоге и организовали круговую оборону. Малочисленные наряды заставы встретили врага на переправах; с первых же разрывов снарядов появились убитые и раненые.
Расчеты немцев были такие — с ходу форсировать Буг и овладеть заставой, но они провалились с первых же минут боя на переправах. Вооруженные только винтовками, гранатами и станковыми пулеметами, пограничники сражались геройски. Враг неоднократно пытался переправиться через Буг, но безрезультатно, На моих глазах пять танков и четыре орудия ушли при переправе на дно. Более сотни гитлеровцев нашли здесь свою смерть.
На второй день войны пожилой крестьянин из пограничной деревни рассказывал:
- Меня и других жителей немцы заставили копать могилы и собирать трубы убитых гитлеровцев. Мы четверо суток вытаскивали из воды убитых и хоронили их.
…Наша застава сражалась десять часов, отбив семь атак фашистов, и лишь в 16 часов по приказу командования стали выходить из окружения. Углубившись в лес, мы вышли к домику лесника, привели себя в порядок, перевязали раненых.
Несколько раз выходила застава из окружения, то в одном, то в другом месте, но везде натыкались на врага. Лишь в одном месте, где проходила заросшая кустарником лощина врага не оказалось, и мы вышли к своим — оказались в расположении 86 гвардейской стрелковой дивизий.
Не все вышли из окружения, многие погибли или получили ранения, но ни один пограничник не отошел без приказа. Воины в зеленых фуражках задержали врага, где на несколько часов, где на несколько суток, и дали возможность нашим войскам развернуть боевые порядки и организовать оборону таких городов как Бердичев, Львов, Киев.
…Я был на войне все 1418 дней и ночей. Не было предела мужеству и стойкости пограничников, но был предел их жизням. И многие отдали их, не колеблясь, считая высшим своим долгом встать на пути врага, заслонить собою Родину, народ.
…Прошло 75 лет после окончания Великой Отечественной войны. Срок немалый, сменилось не одно поколение пограничников. Именами героев названы улицы, заставы, корабли, школы.
Из былого я вспоминаю бой за освобождение Киева, сражение на Орловско-Курской дуге, бои за Белград, Вену, Будапешт.
В Венгрии в районе озера Балатон были кровавые бои. Я помню один эпизод. Ночыо мы, пятеро разведчиков во главе с лейтенантом Куниным, форсировали реку Туга, чтобы разведать позиции противника и корректировать огонь нашей артиллерии. Командир оставил меня на высотке с радиостанцией. Мне приказали оборудовать наблюдательный пункт, а остальные разведчики ушли дальше.
Рассвело. Вдруг из ближайшего перелеска показались семеро немцев-связистов. Тоже тянули провод к высотке — не только мы, оказалось, облюбовали ее. Как быть? И я сделал выбор: шестерых уложил из автомата, а с одним расправился врукопашную.
Тут мне, безусловно, помогли приемы, которым учился как пограничник (самбо). Этими приемами я частично владею и сейчас…
Только отдышался, слышу рокот моторов — это шли 10 немецких танков и около батальона пехоты. Я по рации передал своим, чтобы дали огня, и пока был в сознании, корректировал огонь. Разрывы снарядов вздыбили землю и наш полк начал переправу…
После боя меня нашли раненого, оглушенного, но живого. А рядом с высоткой — подбитые танки и убитые гитлеровцы.
Я был верен своей военной присяге и своему долгу. За это был награжден медалыо «За отвагу».
Некоторые эпизоды войны мне просто врезались в память. Вот один из таких эпизодов. Это было на Курской дуге. Мы получили задание привести » языка». До моста мы бежали вдвоём с бойцом Бычковым — вологодским кузнецом богатырского сложения.
Густой предутренний туман надёжно прикрывал, и увидеть нас из деревни было невозможно. Как ни вглядывались мы, но ничего рассмотреть было невозможно на противоположном берегу реки. Даже сама деревня была затянута густой пеленой.
Мы прислушались — на мосту было тихо: часовой, закутавшись, почти спал на ходу. Мы бесшумно вошли на мост, убили часового и сбросили с моста.
За мостом крутая дорога поднималась в гору к деревне, но мы по ней не рискнули идти, а пошли по низине, у самой реки. Глухая огородная стёжка привела нас к одинокому сараю. Отсюда хорошо просматривалась дорога и мост. Подобрались к открытой двери сарая и замерли: прямо на нас уставился воронёным глазом ручной пулемёт.
Не отрывая взгляда от пулемёта, мы попятились и спрятались за угол сарая. Я достал из кармана гранату и вдруг услышал могучий храп. Приблизившись к воротам, увидели в глубине сарая немецкого солдата, который, блаженно растянувшись на сене, спал мёртвым сном.
У стены стояли два ранца, подбитые мехом. Из одного выглядывало расшитое полотенце. На полу валялись обглоданные кости, яичная скорлупа, бутылка с красивой наклейкой.
Я кивнул на спящего и знаком указал на горло. Бычков тоже знаком показал: задача ясна. Он вытащил из ранца полотенце и навалился на немца. Фашист бурно протестовал, он колотил ногами, пытался освободиться, но Бычков, нажав на горло, заставил немца успокоиться. Через минуту-две он был связан, а во рту был кляп.
Я вскинул на спину немца пулемёт, прихватил ленту, и мы пошли. Бычков шёл впереди, за ним — пленный, а я замыкающий. Миновали мост без помех, вышли на луг, и только тогда в деревне прозвучал винтовочный выстрел. И началось: заклокотали пулемёты, завыли над головой мины. Но пальба продолжалась недолго — через несколько минут всё смолкло. Задание было выполнено — язык доставлен в штаб подразделения. За это я был награждён медалью » За боевые заслуги».
В вооружённых силах я был с августа 1940 года по сентябрь 1946. В том числе — четыре года на фронте, те самые 1418 дней.
После демобилизации поступил учиться в Угличскую школу (Ярославская область) мастеров сыроделия, в который учился два года 1946-1948 год.
Школу окончил с отличием и был направлен в Монастырщинский район. Принял Бачинский сырзавод и проработал там мастером два года, одновременно руководил постройкой сырзавода в Любавичах.
В 1950 году строительство было закончено, и я перешёл работать на Любавичский сырзавод, где и работал до ухода на пенсию в 1982 году.
Семейная жизнь моя сложилась сразу, как только я начал работать. В деревне Баченки я познакомился с Софьей Михайловной, пригляделся к ней — она мне понравилась, и мы поженились.
Долгие годы прожили вместе в любви, дружбе и согласии. У нас четверо детей: три сына и дочь. Всех мы вырастили, воспитали. Живут своими семьями.
В 2000 году в возрасте 48 лет умер наш старший сын. Нам его очень не хватало. Забыть нельзя и вернуть невозможно…
В 2013 в нашу семью постигло страшная горе — умерла моя жена.
Я принадлежу к поколению, юность которого поражена войной. Моя военная молодость — это Северо-Западный фронт. У меня было много друзей, которых я любил и сейчас люблю, как близких мне людей. Но, к сожалению, таких друзей остаётся всё меньше, и я с болью их вычёркиваю из списка живых.
Единственный судья в нашей жизни — Бог. Я хочу стареть молодым, а умирать живым…
Подготовил
Владимир ШУПИЛКИН
